Догель В.А.

Материал из Вики Птицы Чувашии
Версия от 22:01, 16 октября 2018; Alex yakovlev (обсуждение | вклад)
(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Перейти к: навигация, поиск

Из воспоминаний И.М. Олигера.

Олигер И.М. Славная десятка. Мои друзья - зоологи // Научные труды Государственного природного заповедника "Присурский". - 2010. - Т. 23. - С. 16-91.

ВАЛЕНТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ ДОГЕЛЬ (1882 – 1955)

Один из мировых корифеев в области сравнительной анатомии беспозвоночных, протистологии, эволюционной морфологии, основоположник экологической паразитологии.

Родился в 1882 году в Казани. В 1904 году окончил естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Оставлен при кафедре зоологии беспозвоночных для приготовления к профессорскому званию. 1909 г. – начало педагогической деятельности в Петербургском университете. В 1913 г. защитил диссертацию на степень доктора зоологии. В 1915 г. утвержден заведующим кафедрой зоологии беспозвоночных Петроградского университета и в 1939 г. избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Изучением беспозвоночных занимался на различных биологических станциях, как в России, так и за рубежом – Мурманской, Бергенской, Неаполитанской и др. Организовал много экспедиций по России и за рубежом.

Основные научные публикации. 1. Курс сравнительной анатомии беспозвоночных, 1923-25, 1938-40. 2. Зоология беспозвоночных, 1934, 1981 (7 е издание). 3. Курс общей паразитологии, 1941,1947. 4. Общая протистология, 1951. 5. Олигомеризация гомологичных органов, 1954.

Всего В.А. Догелю принадлежит несколько сотен научных публикаций.

Большое внимание Валентин Александрович уделял привлечению студентов к научной работе: активно участвовал в работе студенческого научного кружка, организовывал поездки студентов для сбора научных материалов, брал студентов в свои научные экспедиции, непрерывно следил за ходом выполнения дипломных работ. Многие ученики В.А. Догеля стали кандидатами и докторами наук, некоторые – членами-корреспондентами и действительными членами Академии наук СССР и союзных республик.

И вот, я стою перед дверью, на которой прикреплена табличка с надписью: «Декан биологического факультета профессор В. А. Догель». Стучу в дверь и, после приглашения войти, вхожу. За столом человек – худощавый, с интеллигентным лицом, в пенсне, с закрученными в тонкие кончики, «вильгельмовскими» усами, с добрым и, в то же время, проницательным взглядом серовато-голубых глаз. Поздоровавшись, приглашает меня сесть. «Я слушаю вас», – приветливо говорит он. Я излагаю свою просьбу. Говорю, что окончил 1-й курс зоотехнического факультета сельскохозяйственного института в Нижнем Новгороде и, кроме того, занимался в научном кружке под руководством профессора Андрея Андреевича Соболева паразитологией. Но возможности заниматься паразитологией более углубленно в сельскохозяйственном институте все же ограничены. Поэтому, по совету Соболева, я хотел бы перейти учиться на биофак Ленинградского университета. Вот и письмо от профессора Соболева с соответствующей просьбой.

Догель берет письмо, читает, и затем говорит: «Ну, что же – принять Вас можно, а на какой курс – надо знать, какие дисциплины Вы там проходили. Покажите вашу зачетную книжку».

Я подаю её. Валентин Александрович берет и читает вполголоса: «... зоология,... ботаника,... неорганическая химия,... анатомия сельскохозяйственных животных – а у нас проходят анатомию человека, – ну, ничего, это можно зачесть. А вот гистологии нет. Значит, чтобы быть принятым на второй курс, Вам придется сдать ее здесь в течение первого семестра. Главное же – нужно разрешение института на перевод Вас сюда. Так что, приезжайте с таким разрешением, и мы Вас примем на 2-й курс».

Окрыленный, я возвратился домой. Однако получить разрешение на перевод в ЛГУ, оказалось трудным и долгим делом. Все же мне удалось получить его, и, хотя и с некоторым опозданием, в начале сентября 1935 года, я приступил к занятиям на втором курсе биофака ЛГУ.

Сразу же я почувствовал и отметил высокий уровень преподавания всех читаемых лекций. Но особенно поразили меня лекции Валентина Александровича, выделявшиеся среди других. Прежде всего, это было не монотонное чтение, а живой рассказ. Речь была ясной, громкой, чёткой. Лектор лишь изредка, несколько склонив голову набок, заглядывал в лежавший на пюпитре гроссбух, в котором был записан материал лекции. И все время, по ходу изложения, он делал на доске пояснительные рисунки цветными мелками. Рисовал он легко, быстро, непринужденно, с каким-то изяществом. Изображались сложнейшие фигуры тех животных и детали их строения, о которых он рассказывал. И благодаря тому, что рисунки эти делались цветными мелками, всё сразу становилось понятным. Эти особенности лекций Валентина Александровича – живость, ясность и доступность – отмечались не только студентами, специализировавшимися по зоологии, но и студентами других отделений – ботаниками и физиологами.

Кроме того, студенты любили Догеля еще и за то, что он никогда не отнимал у них времени, отведенного на перерывы. Известно, что студенты очень ценят это время – за эти десять минут: можно перекусить в буфете, обменять в библиотеке книгу, а, главное, пообщаться с товарищами из других групп. Но иные лекторы не понимают этого и, стараясь закончить намеченное по плану изложение, отнимают у студентов эти драгоценные минуты. Валентин Александрович был в этом отношении безупречен. За одну-две минуты до перерыва, продолжая говорить, он забирал с кафедры свои большие карманные часы, и говорил: «Таким образом, мы с вами познакомились с такими-то деталями строения, а остальное мы узнаем уже после перерыва». С этими словами он брал свой гроссбух, поворачивался и, под прозвучавший звонок, уходил. А в конце второго лекционного часа Валентин Александрович всегда оставлял несколько минут для ответов на поступившие вопросы.

Вскоре на доске объявлений кафедры появилось извещение о том, что начинает занятия студенческий научный кружок. Первое заседание кружка началось с того, что Валентин Александрович рассказал о своем путешествии в Африку в 1914 году (как я потом узнал, такое начало бывало ежегодно). На всех последующих заседаниях кружка Валентин Александрович присутствовал непременно и был всегда очень активен, задавая вопросы докладчикам и делая обобщения. В начале второго семестра, в феврале 1936 года, Валентин Александрович обратился к нам – студентам второго курса – со следующим предложением: «На кафедре зоологии беспозвоночных, – сказал он, – проводится работа по изучению паразитофауны различных животных, в основном рыб и птиц. Изучению подвергаются не только местные, обитающие здесь виды, но и встречающиеся в других местах, в частности, в Астраханском заповеднике, расположенном в дельте Волги. Обитающие там птицы очень интересны по своей биологии: оседлые и перелетные, животно- и растительноядные, колониальные и одиночные. Многие из них встречаются там в большом количестве, поэтому от них можно получить массовый материал по зараженности их различными паразитами. Вот, кафедра и предлагает желающим студентам принять участие в этих работах. При этом надо иметь в виду, что необходимо не просто получить сведения о видовом составе паразитов у изучаемого вида животных, а получить данные по изменению паразитофауны в зависимости от сезона года, пола и возраста хозяев, их биологии и т. д. Таким образом, исследования надо начинать как можно раньше – в частности, у мигрирующих видов сразу по прилете их на места гнездования. И поэтому, тем, кто возьмется за изучение паразитофауны каких-либо птиц в Астраханском заповеднике, надо быть на месте уже в апреле. Для этого придется сдать досрочно все полагающиеся по учебному плану зачеты и экзамены. Разумеется, это потребует большого напряжения сил, но «могий вместити – да вместит», – закончил свою речь Валентин Александрович.

Это предложение чрезвычайно заинтересовало меня, и по окончании занятий в тот же день я отправился к Валентину Александровичу.

Кафедра зоологии беспозвоночных размещалась на третьем этаже главного корпуса, как раз над главным коридором. На лестничную площадку 3 го этажа выходили две двери – слева и справа. Правая дверь вела в анфиладу комнат, где имели свои рабочие места студенты, работавшие по тематике кафедры. В самой дальней комнате располагались сотрудники кафедры – профессора, доценты, ассистенты. Над левой дверью красовалась табличка с надписью «Зоотомический кабинет», сохранившаяся еще с дореволюционных времен. Пройдя через эту дверь, вы оказывались в небольшой прихожей, перед дверью кабинета Валентина Александровича Догеля. Сюда я и направился.

Догель сидел в середине комнаты, боком к двери, за письменным столом. Стол был завален книгами и бумагами, на нем также стоял старинный лейцевский микроскоп, за которым и работал Валентин Александрович. Направо, на столах у окон, стояли аквариумы и банки – в них содержались различные животные, использовавшиеся на лабораторных занятиях, – это было царство старшей лаборантки Александры Михайловны.

При выборе темы моей будущей работы в Астраханском заповеднике Валентин Александрович учёл мои охотничьи наклонности. Объектом исследований был выбран серый гусь, который не только в значительном количестве бывал в Астраханском заповеднике на пролете, но и гнездился там, поэтому можно было рассчитывать получить данные о возрастных изменениях его паразитофауны.

Таким образом, мне оставалось приступить к подготовке к поездке и к досрочной сдаче полагавшихся зачетов и экзаменов. Здесь, кроме усилий по усвоению материалов той или иной дисциплины, требовалось еще преодолеть нежелание преподавателей, в особенности профессоров, проводить досрочный прием зачетов и экзаменов. Но все это организовал сам Валентин Александрович. Авторитет его на факультете был таков, что стоило только ему поговорить с тем или иным профессором, и мне назначался день и час для сдачи экзамена.

К концу апреля – намеченному сроку отъезда – я сдал почти все предметы, кроме физиологии человека и животных. И вот здесь дело затормозилось. Просмотрев бегло учебник и записи лекций, я увидел, что для успешной сдачи экзамена мне потребуется еще не менее недели для подготовки. Сказалась, вероятно, усталость от интенсивных занятий. Кроме того, готовиться в основном надо было по записям лекций, а это требовало особых усилий, так как читавший лекции, академик Алексей Алексеевич Ухтомский читал их хотя и интересно, но очень своеобразно и для освоения сделанных записей недостаточно было просто прочесть их, требовался тщательный вдумчивый разбор.

Со всем этим я отправился к Валентину Александровичу, сказав ему, что отъезд придется отложить. Однако он решительно отверг это.

– Ну, голубчик, – сказал Валентин Александрович, – я думаю, что Вы напрасно паникуете, говоря о своей неготовности. Вы же аккуратно посещали лекции и знаете этот материал. И до сих пор Вы все успешно сдавали, а теперь вдруг остановились. Нет-нет, идите и сдавайте. Да я уже и переговорил с Алексеем Алексеевичем, и он сказал, что может принять Вас завтра в час. Откладывать отъезд совершенно нежелательно.

Что мне оставалось делать? Кое-как просмотрев записи лекций, на другой день я отправился к Ухтомскому. Он принял меня весьма приветливо, и мне стало очень совестно. Поэтому, расхрабрившись, сказал ему, что предмет знаю плохо, а если решился придти, то лишь по настоянию Валентина Александровича, который торопит меня с отъездом.

– Ну, посмотрим, посмотрим, – сказал Алексей Алексеевич, и задал мне несколько вопросов.

– Да, – сказал он, выслушав мои бестолковые ответы, – знания у Вас, действительно, невелики. А откуда Вы родом? Говор-то у Вас не здешний.

– Я из Нижнего Новгорода.

– Да что Вы? А не знали ли Вы там учителя, Василия Васильевича Адрианова?

– Я знаком с его младшим сыном, мы с ним несколько раз вместе охотились. Один раз я был у них дома и видел Василия Васильевича.

– Да, ведь, это мой старинный друг, мы вместе учились в семинарии. А Вы не собираетесь еще побывать в Нижнем?

– Вот сейчас, когда поеду в Астрахань, так загляну по пути на денек-другой.

– Так вы обязательно зайдите к Василию Васильевичу и передайте ему поклон от меня. Так, ну, а теперь давайте ваш матрикул. Я вам пока поставлю «хорошо», а осенью вы приедете и пересдадите.

Мне осталось только поблагодарить Алексея Алексеевича и пообещать ему выполнить его просьбу.

В Астраханский заповедник я прибыл 2 го мая и приступил к работе. Сначала дела пошли не так успешно, как я рассчитывал. Добыча гусей, даже в заповеднике, где они были не пуганы, оказалась далеко не простым делом, а вне заповедника, где я в основном и охотился, тем более. Все же, за месяц с небольшим, к середине июня, мне удалось добыть и обработать около десятка гусей. Но тут случилось нечто совсем непредвиденное: я тяжело заболел. Помимо общей слабости, язык и десны покрылись многочисленными язвочками, так, что я с трудом мог принимать только жидкую пищу. В Астрахани, куда меня отвез аспирант нашей кафедры В. Б. Дубинин, врачи сразу же сказали – цинга. Диагноз этот очень меня удивил, так как я считал, что цинга характерна для Заполярья, а уж никак не для Астрахани. Сказались, вероятно, недостаточное питание зимой и отсутствие овощей при жизни в заповеднике.

По выходе из больницы, я, по рекомендации врачей, уехал на родину, где смог обеспечить нормальное питание.

За лето я вполне поправился и осенью, по приезде в Ленинград, собирался начать обрабатывать собранный материал, а на следующий год опять отправиться в Астраханский заповедник. Но Валентин Александрович решительно воспротивился этому. Он сказал, что не стоит рисковать, цинга может у меня повториться.

«Подберем вам другую тему в другом месте» – сказал он. И это вскоре произошло. Новая тема была предложена профессором кафедры зоологии позвоночных Московского университета А. Н. Формозовым, с которым мы были земляки. Узнав, что я занимаюсь у Догеля экологической паразитологией, Формозов предложил мне заняться изучением паразитофауны рябчика, биологией которого он занимался сам на стационаре в Горьковской области. Когда я сообщил об этом Валентину Александровичу, он это вполне одобрил тему и сказал, что для кафедры эта работа будет интересна во многих отношениях: во-первых, будет исследована паразитофауна рябчика – вида из семейства тетеревиных, а они у нас еще никем не изучались; во-вторых, появится новый пункт, где будут проводиться эколого-паразитологические исследования, и, наконец, возникнет связь с направлением экологии позвоночных, возглавляемым Формозовым. (Следует заметить, что в ЛГУ кафедру зоологии позвоночных возглавлял тогда профессор Д. Н. Кашкаров – один из основателей экологии животных в нашей стране. Однако тесного контакта между кафедрами зоологии позвоночных и беспозвоночных не было, может быть, потому, что Кашкаров больше интересовался общими вопросами экологии, а не экологией отдельных видов).

В результате, весной 1937 года, опять сдав досрочно все зачеты и экзамены, в начале мая я оказался на стационаре Формозова, в деревне Киселево Шарьинского района Горьковской (теперь Костромской) области. Здесь я проработал до октября (опоздание к началу занятий осенью было согласовано с Валентином Александровичем, который получил на это разрешение в деканате). В результате мне удалось добыть и обработать около 80 рябчиков. По возвращении в ЛГУ мне было выделено на кафедре постоянное рабочее место, где я мог работать в любое время. И контакты с Валентином Александровичем стали более частыми и тесными. Валентин Александрович имел обыкновение во второй половине дня проходить по всей анфиладе комнат, останавливаясь возле каждого студента, оказавшегося в этот момент на своем рабочем месте.

– Ну-с, голубчик, – говорил обычно Валентин Александрович, усаживаясь рядом на стул, – что у Вас новенького?

– Да вот, Валентин Александрович, не могу определить, что это такое – нет определителя.

– А вы возьмите – и он называет книгу – она сейчас у Дубинина. Там Вы, вероятно, кое-что найдете.

– Так, ведь, это – французская книга, а я французского не знаю.

– Ну, прежде всего, там многократно повторяются одни и те же термины, в основном латинские, общие для всех языков. А главное, другой-то книги нет, так что волей-неволей придется её одолеть. Так что не бойтесь и принимайтесь за дело, – одолеете.

И, действительно, принимались и одолевали.

– А вот, Валентин Александрович, – говорил я в другой раз, – мне кажется, это – новый вид. Взгляните, пожалуйста.

Валентин Александрович заглядывал в микроскоп.

– Может быть, может быть, – говорил он. Но не торопитесь. Препарат-то у вас не очень четкий, попробуйте изготовить пояснее.

Так, переходя от одного к другому, Валентин Александрович скрывался, наконец, в комнате, где сидели преподаватели.

В 1938 году я повторил прошлогоднюю поездку. После обработки всех собранных материалов, к весне 1939 года, я располагал данными о составе паразитофауны рябчика и её изменениях в зависимости от сезона года, погодных условий, пола, возраста и характера питания птиц. Также, с большой долей вероятности, можно было сделать заключение о влиянии тех или иных паразитов на смертность птиц и на многолетние изменения численности рябчика в районе исследований. Отсутствовали лишь данные за зимний период, и, для полноты картины, прежде чем подводить итог, я собирался получить и этот материал. Но Валентин Александрович, ознакомившись с представленными ему материалами, решил, что и этого вполне достаточно для написания статьи. Статья «Паразитофауна рябчика на севере Горьковской области» была мною написана и подана на конкурс научных работ студентов, где получила вторую премию, а в 1940 году, по рекомендации Догеля, была напечатана в Ученых записках ЛГУ

В 1939 году наш курс заканчивал обучение. В этом году впервые были введены выпускные государственные экзамены, и нам предстояло опробовать их. Мы, конечно, волновались.

И вот – настал день сдачи первого экзамена – по зоологии. Председателем комиссии был назначен Валентин Александрович Догель. Экзамен одновременно принимали две пары экзаменаторов. В каждой паре один член был с кафедры зоологии позвоночных, а другой – с кафедры зоологии беспозвоночных.

Я попал к паре, где «беспозвоночником» был Валентин Александрович. Не помню вопроса по позвоночным, на который я отвечал сначала. По беспозвоночным же были ленточные черви. Я отвечал очень уверенно и уже подходил к концу, как вдруг заметил, что Валентин Александрович, сидевший до того неподвижно, быстро забарабанил пальцами по столу. Я поднял на него глаза и увидел, что он еле заметно качнул из стороны в сторону головой. Я понял, что что-то не так, замешкался, замолк, лихорадочно соображая, в чем же ошибся? Молчание длилось несколько секунд, затем Валентин Александрович усмехнулся и сказал: «Ну, вот, теперь Вы сами видите, что напутали, хотя в Вашей статье описываете эту систему правильно. Не надо волноваться, возьмите себя в руки». Я продолжал смущенно и растерянно улыбаться и бормотать что-то невнятное. Подождав еще немного, Валентин Александрович опять усмехнулся и сказал: «Ну, не портите всего сказанного и сделанного неудачным концом. Довольно с Вас». И поставил против моей фамилии в лежавшей перед ним ведомости «отлично». Этот эпизод очень характерен для Валентина Александровича: сначала попытаться помочь, а если не удалось, отнестись снисходительно к случайной ошибке.

После окончания мною университета Валентин Александрович предложил мне поступить в аспирантуру. Я с благодарностью согласился. Однако, на первом же экзамене, который был по марксизму-ленинизму, я получил тройку и, естественно, принят в аспирантуру не был. Тогда Валентин Александрович предложил мне работу лаборанта в Петергофском биологическом институте. Там я проработал лаборантом до февраля 1940 года. В это время шла война с Финляндией, и в числе прочих был призван в армию ассистент кафедры зоологии беспозвоночных Г. С Марков. Я, разумеется, согласился, но едва приступил к занятиям, как война с финнами кончилась. Марков вернулся на прежнее место, и мне пришлось уйти. Прежнее мое место в Петергофе было уже занято, да, по правде говоря, эта работа не устраивала меня ни в духовном, ни в материальном отношении. Другой подходящей работы в Ленинграде не нашлось, и в мае 1940 года я поступил на работу в Мордовский государственный заповедник.

В Мордовском заповеднике я стал работать по теме, одобренной и поддерживаемой Валентином Александровичем – «Паразитофауна тетеревиных птиц».

Весной 1941 года мне удалось в Крымском заповеднике, где я был в командировке, собрать большой материал по паразитическим инфузориям из желудков оленей и косуль. Когда я сообщил об этом Валентину Александровичу, он очень заинтересовался этим, так как подобных сборов у диких копытных до этого никто не делал. Я уже предвкушал, как по приезде в Ленинград осенью, покажу все Валентину Александровичу, но начавшаяся война опрокинула эти планы и надолго прервала мои контакты с Валентином Александровичем.

Контакты возобновились лишь в 1946 году, когда я, работая уже в Дарвинском заповеднике, приехал в Ленинград и пришел к Валентину Александровичу. К сожалению, собранные мною материалы по инфузориям пропали. Посоветовавшись с Валентином Александровичем, я решил продолжать работу над темой «Паразитофауна тетеревиных птиц».

Контакты с В.А. Догелем продолжались вплоть до 1951 года, когда состоялась защита моей кандидатской диссертации в Зоологическом институте АН СССР. Хотя Валентин Александрович, не числился моим официальным руководителем (такового у меня вообще не было), и на защите сказал, что все мною сделана самостоятельно, но, конечно, без его постоянной помощи, диссертация, вероятно, вообще не была бы написана.

После защиты я перешел на работу в Чувашский пединститут в Чебоксарах. Здесь, в силу различных обстоятельств я стал заниматься не паразитологией, а фаунистикой насекомых, вследствие чего, мои контакты с Валентином Александровичем сократились. Но, конечно, он продолжал оставаться в области науки моим духовным отцом – Патроном, как мы все – бывшие ученики и сотрудники кафедры – его любовно называли.

Нужно заметить, что потрясения военного времени сильно отразились на здоровье Валентина Александровича, и он заметно подряхлел. К тому же, после печально известной сессии ВАСХНИЛ 1948 года на кафедре зоологии беспозвоночных, возникли весьма напряженные отношения из-за деятельности сотрудника кафедры, доцента Г. С. Маркова. Он сразу проявил себя, как ярый пролысенковец и всячески старался изменить общее направление работ кафедры в желаемом ему направлении. О характере его воззрений говорит название его докторской диссертации: «Советская паразитология в свете мичуринского учения». Диссертация эта прошла защиту, но интересно, что при голосовании, из 26 членов Ученого совета 10 (!) голосовали «против».

Получив степень доктора, Марков еще настойчивее стал досаждать Валентину Александровичу, что, несомненно, отразилось на здоровье Патрона.

Все же, сразивший Догеля удар был полной неожиданностью для всех близких ему людей. Он застиг Валентина Александровича на улице, возле здания Этнографического института, куда его сразу и перенесли. Там для него освободили комнату, где он пролежал несколько дней и, так и не придя в сознание, несмотря на все усилия врачей, скончался 1 июня 1955 года.

Похороны Валентина Александровича прошли весьма торжественно и, в то же время, очень душевно. Один из ближайших сподвижников Валентина Александровича, А.А. Стрелков, описал в письме ко мне и сами похороны, и последовавшие затем события. Приведу выдержки из этого письма.

«Вчера мы хоронили Патрона, на Волковом кладбище, на «Литераторских мостках», рядом (через могилу) с Дерюгиным. Место исключительно удачное. Ритуал весь был проведен удивительно не казенно, в руках организаторов (Полянского, Хейсина, Дубинина) – все приобрело характер прощания именно с родным человеком. Гроб стоял в Актовом зале (Академия претендовала, чтобы все было в Малом конференц-зале, но ректор Александров категорически протестовал, справедливо – ведь Патрон-то коренной научник, именно университетский и эпоха связана с его именем не в Академии, да и понятие «Малый зал» звучало недостаточно уважительно. Народу набралось изрядно к моменту выноса, но не чрезмерно, студенты уже разъехались на практику и, главным образом, была старая братия. Речи были теплые, тон задал сам Александров, давно знающий Патрона, ценящий (вернее ценивший) его и понимающий его роль в организации зоологической науки в нашей стране. И мне пришлось сказать пару слов от учеников. На кладбище блестящую речь в напутствие сказал Насонов, и опять с теплотой, которую Патрон заслужил. И что интересно – не было преувеличения в речах, никто в нем не нуждался, тем паче покойный».

Вскоре после кончины В.А. Догеля ближайшие его ученики и соратники, в первую очередь, Ю.И. Полянский и А.А. Стрелков начали хлопотать о проведении ряда мероприятий, с тем, чтобы увековечить память о нем: присвоить его имя лабораториям, которыми он руководил, установить стипендию его имени, переиздать основные труд. Однако, большинство из предлагавшихся мероприятий, из-за инертности или даже прямого противодействия высшего начальства, осуществлены не были. Выполнено было лишь то, что зависело непосредственно от самих учеников и соратников Догеля – завершить то, что он начал, но не успел закончить: новое, 5 е, издание учебника зоологии беспозвоночных. Последовавшее затем, в 1981 году, 7 е издание до сих пор, спустя более 50 лет после смерти Валентина Александровича, продолжает оставаться тем учебником, по которому обучаются студенты университетов, помогая сохранить память об этом замечательном человеке.